14. Кондитерская К.Е.Торопова «Флей» («Fley») (год основания – 1883)
        Цветной бульвар 32

«Практический спутник по Москве» [1895]:
«В Москве множество ресторанов, трактиров и кофеен. Обеды в лучших ресторанах от 1 р. 25 коп., в средних 60 коп., обед в 3 блюда. Трактиров в Москве много, они посещаются для чаепития, за которым москвичи привыкли вести свои деловые переговоры. Кофеен в Москве мало, лучшая - Филиппова. Кондитерских тоже мало - лучшие - Абрикосова, Трамбле, Флей.»

Соколов А. А. Деньги: Роман из московской жизни [1901]:
Письмо было короткое. Он просил Луизу Фердинандовну, если у нее есть сердце, - а он в этом не сомневается, - прийти в кондитерскую Флей, где он сообщит ей весьма важные вести. Назначалось «завтра» и «час».
Письмо это он носил в кармане три дня и, наконец, своего добился.
Письмо было передано.
Луиза Фердинандовна ничего не сказала о письме Лидии Геннадиевне и решилась сходить по зову, надеясь действительно получить сведения, которые бы могли успокоительно подействовать на Лидию, видимо начинавшую таять от горя и страданий.
Ни во что дурное, сообщенное в Петербурге отцу о Никандре Борисовиче, Лидия не верила. Любовь ослепляет людей, и мудрено ли было Лидии быть в своей любви слепою.
В кондитерской Флей, в небольшой комнатке уже больше часа сидел Грушенцов, выпивая одну чашку кофе за другою. Наконец, Луиза Фердинандовна показалась в дверях, робко вошла в кондитерскую и, увидав Грушенцова, несколько оживилась.
Они говорили с полчаса, не более.
Грушенцов умолял Луизу Фердинандовну устроить свидание между ним и Лидией.

Пазухин А.М. Господа коммерсанты [1906]:
- Так вот что, мой новый секретарь: мне надо послать конфет одной девице, воспитаннице моего дяди, а посылать с человеком не хотелось-бы; не будете-ли вы так любезны и не сделаете-ли это за меня? Должен сказать вам, что девица прехорошенькая и вы скучать не будете.
 - Извольте, я с удовольствием исполню ваше поручение.
Аркадий Михайлович достал пятирублевую бумажку, написал на своей карточке адрес Софьи и подал Колчину.
 - Вот. Возьмите хоть у Флей, что-ли, на Кузнецком, два фунта конфет и отвезите; тут и на извозчика будет…
- Зачем-же? Я могу пешком пли…
Нет, уж пожалуйста!… Скажите Софье Григорьевне, что я посылаю обещанные конфеты, а сам заеду как-нибудь на-днях. Вот еще что: если у барышни дядя мой это вы узнаете от дворника, так зайдите спустя немного, а то старик не любит, когда балуют его воспитанницу, девушку бедную, приготовляемую к скромной жизни. Ну, с Богом.
Колчин поклонился и вышел. Он был очень рад: пятнадцать рублей в месяц за двухчасовую работу вечером - большое подспорье в его скромном бюджете. Он был очень рад, но данное «принципалом» поручение шокировало его и слегка злило.
Как эти «господа коммерсанты» не деликатны, как они дешево ценят человеческую личность и как не умеют или не хотят понять, что такое вот поручение оскорбительно, щекотливо! Ведь, это поручение с успехом мог-бы исполнить лакей, посыльный, мальчик, а его дают интеллигентному молодому человеку, которого видят в первый раз, дают потому, что этого молодого человека «наняли» и считают уже своим, не церемонятся с ним, зная, что он не посмеет отказаться. Конечно, не посмеет!… Ведь, откажись вот Колчин, и, конечно, его не взяли, бы, он потерял-бы заработок, который улыбался ему. И Колчин не отказался; он пойдет, купит конфет и отнесет их какой-то барышне, воспитаннице какой-то, а, быть может, подруге принципала.
Он будет с нею холоден и сух, он сумеет держать себя с достоинством и покажет этой «купеческой барышне», что он не посыльный, не слуга ее покровителя, а делает лишь любезность ему.
Думая это, Колчин пешком дошел до кондитерской, купил два фунта конфет по два рубля и пешком-же отправился по адресу к «барышне».
Рубль сдачи он отдаст потом господину Налетову и скажет, что любить ходить пешком.

Журнал «Шут: художественный журнал с карикатурами» [1900]:
ПИСЬМА ИЗ МОСКВЫ.
Письмо купеческой дщери Аннушки к родителям.
Милые мои родители, тятенька и маменька, выслушайте от вашей дочери единоутробной вопль души.
Тятенька и маменька, как вам известно, разочаровавшись в чувствах своих, я решила - или жизти себя лишить или в драматические актрисы итти; и после долгих сумлений определили вы меня в школу драматическую, што в Москве известность большую имеет.
И стали меня учить.
И скажу я вам, тятенька и маменька, всяким наукам меня обучили там; коли ежели на войну идтить, так и то лицом в грязь не ударим, потому шпагой кому ни на есть глазья повыколоть могу, опять танции тоже, по всякому умею их танцевать и даже на манер французских танцев всякие па могу учинить.
Как, стало быть, поклон преподнести или очи к небу возвести, то этому до тонкости обучены, ежели в обморок перед супругом упасть или истерику изобразить, эфто все нам ни по чем, по всем ученым правилам можем, одному только никак выучиться мне не удалось - это разные роли из себя изображать. Хоша и уверяли меня все, што я на манер Ермоловой али Федотовой известность получить могу. Одначе - нет, мысленно-то я, може, и получше их в душе вопли разные изобразить могу, а словесно никак, то-ись, не могу, - заикнусь… и ни с места!
И вот, родители мои милые, решила с твердостью духа жизть свою переменить и заместо всего этого лучше в торговую часть пуститься.
Да и, к примеру сказать, оченно часто барышни по торговой части судьбу находят свою.
Перво-на-перво пошла я в кондитерскую Флей, што на Кузнецком мосту. Все было оченно хорошо, и даже весьма обходительны были в разговоре со мной, - я от приятности, стало быть, и улыбнись.
Как улыбнулась, так и скапустилось все. Так и так: «лик ваш приятен, а улыбка вместо сладости вызывает одну кислоту; подрыв это нам: у нас все дело в улыбке, русалочные улыбки ценятся дороже всего; опять-таки зубы: чистить их полагается раза по три в день, штобы прельстительности больше было, а у вас, вон, одни корешки торчат».
Как ни как, одначе пошла я в другую кондитерскую и уговорилась, а для прельщения к зубному врачу пошла одному, што ни на есть лучшему, што в проулке у Кузнецкого моста живет.
Хорошо. Пошла. Вид у него али главнокомандующего али министра иностранного, никак не ниже того.
Пальцем мне ткнул: садитесь, мол.
Села. Хорошо, что мимике в школе была обучена, а то ни в жизть бы этого не понять.
Сижу, и он сидит. Гляжу - и он глядит, да как со всего размаха хвать меня в рыло!… свет помутилси в очах!
Я в визг пустилась, он тоже.
«Молчать!» кричит, «я по новому заграничному правилу зубы испугом лечу. Испугаетесь, и боль зубная пройдет».
- Не болят они у меня!
- Не болят! А что же?
- Красоту на них надо навести!
- Красота не по моей части; вот адрес, туда идите.
Я встала, поклонилась и ушла, а он позвонил.
- За лечение с вас пять рублей дозвольте получить! барышня в зале остановила меня.
-За какое лечение?
- А за такое, говорит, каким нас всех лечат.
Подумала я, подумала, да пятерку и отдала: «нате, моль, последние, кровные, за мордобитие получайте с меня», а у самой рыло вспухло на манер пузыря и зубы заныли все. Думала опять вернуться к нему, да больно жалостно стало лик с обеих сторон испортить свой.
Ну-с, родители мои, с ликом таким ни в какое дело приличное иттить было нельзя.
Оченно грустные настали времена. Одна только была у меня надежда – к дяденьке иттить, в его рыбных садках селедками торговать.
Одначе и тут неудача.
Садки, вишь, он свои с одного места на другое перенес и заместо торговли крышку получил. Дума, слышь, воспретила самовольничать, и опять садки на старое место водворили, и вся што ни на есть рыбина всякая подохла от того, потому в том месте заместо воды в реке подливка течет, а заместо живой рыбины ловится невесть што: бациллы какие-то, порода рыбы такая, стало быть.
Дяденька в унынии; я тоже. Одна теперь надежда на вас: либо определите меня в киятры ваши петербургские, потому там мода такая, што ни хуже да не смешнее актер али актриса, то ходу больше дают, - либо к делу какому ни на есть по винной части определите меня, а пока остаюсь в бездействии дщерь ваша
Анна.